Участие переводчика в исполнительном производстве

Участие переводчика в исполнительном производстве

Статья 38 Федерального закона от 21.07.1997 N 119-ФЗ "Об исполнительном производстве" (далее - Закон) содержит норму, свидетельствующую о возможности (но не обязательности) участия переводчика в процедурах принудительного исполнения судебных решений по гражданским делам как самостоятельного участника административных действий, производимых уполномоченными на то лицами - сотрудниками ФССП России ("При совершении исполнительных действий стороны могут пригласить переводчика").
Таким образом, степень участия переводчика в конкретном исполнительном производстве предельно детализирована и ограничена: переводчик участвует не в производстве по исполнению конкретного судебного решения, а лишь в осуществлении отдельных действий.
Таким образом, в отличие от соответствующих норм российских отраслевых законов, в исполнительном производстве переводчик полноправным субъектом правоотношений не является. Однако сам факт упоминания о нем в Законе как об участнике исполнительных действий говорит о многом. В этом отношении Закон более последователен и демократичен по сравнению с ГПК РФ, в котором переводчику как субъекту судопроизводства по рассмотрению иска о защите имущественных или личных неимущественных прав места не нашлось. В ГПК РФ он позиционируется исключительно как средство обеспечения реализации принципа языка гражданского судопроизводства, закрепленного в ст. 9 ГПК РФ, хотя в последующих статьях (18 - 20, 94 - 97, 150, 162 и др.) переводчик рассматривается как полноправный участник разбирательства по гражданскому делу, наделенный специфической правосубъектностью.
Закон же в рамках одной статьи устанавливает правосубъектность переводчика, весьма подробно регламентируя все составляющие ее компоненты: правоспособность, дееспособность и деликтоспособность. Рассмотрим каждый из них более подробно.
Под правосубъектностью в теории права, как известно, традиционно понимается признаваемая государством способность лица быть субъектом права (правоотношений). Правосубъектность переводчика нормативно установлена в ч. 1 ст. 38 Закона, в которой говорится: "Переводчиком может быть любой дееспособный гражданин, достигший возраста 18 лет, владеющий языками, знание которых необходимо для перевода".
Согласно принципам теории права, гражданин есть индивидуальный субъект права, способный вступать в правоотношения в качестве носителя определенной социальной функции исходя из объемов собственной дееспособности, предоставленной ему законом в соответствии с его гражданским статусом. Так как согласно ч. 1 ст. 19 Конституции РФ в нашей стране установлен формально-правовой принцип равенства граждан (т.е. все равны перед законом и судом независимо от тендерных, национальных, религиозных и иных субъективных признаков), а ч. 2 ст. 26 Конституции РФ предоставляет всем ее гражданам право пользоваться своим родным языком и свободу выбора языка общения, и все эти права в соответствии с общепринятыми нормами международного права относятся к неотъемлемым гуманитарным правам личности, переводчиком в исполнительном производстве может быть как совершеннолетний гражданин России, так и иностранный гражданин или лицо без гражданства, законно проживающие (пребывающие) на территории Российской Федерации. Главное, чтобы они свободно владели родным языком того субъекта исполнительного производства, в отношении которого оно возбуждено.
Вместе с тем указанная формулировка правоспособности переводчика представляется нам не вполне корректной, исходя из объективно существующей практики межнациональной лингвистической коммуникации, поскольку она не отражает степени или объема познаний потенциального кандидата на роль переводчика в языках перевода (с одной стороны, в русском языке, а с другой - в родном языке того субъекта правоотношений, в отношении которого возбуждено исполнительное производство).
Не секрет, что владение тем или иным языком на бытовом уровне не всегда может отвечать потребностям точного и полного исполнения требований закона. Достаточно сказать, что во многих языках народов России или стран ближнего зарубежья отсутствуют лексические единицы (т.е. слова и словосочетания), которые были бы аутентичны или хотя бы тождественны по смыслу юридической терминологии русского языка.
Поэтому ч. 1 ст. 38 Закона полагаем необходимым дополнить словами "в объеме, достаточном для производства указанных исполнительных действий". Только в этом случае, как представляется, требование ч. 1 ст. 19 Конституции РФ о формально-правовом равенстве граждан перед законом и судом будет реализовано в исполнительном производстве в полном объеме.
Есть еще одно обстоятельство, связанное с характеристикой юридической природы правоспособности переводчика в исполнительном производстве, на которое нельзя не обратить внимание. Это личная незаинтересованность переводчика в исходе исполнительных действий, в которых он принимает участие. Без этого, как представляется, будет невозможной реализация норм Закона (ст. 43), связанных с отводом его субъектов.
Иными словами, переводчик императивно, в силу своего юридического статуса должен быть беспристрастен и свободен от любых обязательств перед одной из сторон, с тем чтобы в случае нарушения данного правила в соответствии с ч. 1 ст. 43 Закона он мог быть отведен от участия в совершении исполнительного действия. В этой связи предлагаем дополнить формулировку правоспособности переводчика в исполнительном производстве фразой "лично не заинтересованный в результатах исполнительного производства".
Суммируя предложения по совершенствованию нормы ч. 1 ст. 38 Закона, полагаем целесообразным изложить ее в следующей редакции: "При совершении исполнительных действий стороны могут пригласить переводчика. Переводчиком может быть любой дееспособный гражданин, достигший возраста 18 лет, лично не заинтересованный в результатах исполнительного производства, владеющий языками, знание которых необходимо для перевода в объеме, достаточном для производства указанных исполнительных действий".
В поддержку этого предложения стоит заметить, что законодатель однажды уже ввел подобную норму, определяя правоспособность переводчика в ст. 25.10 КоАП РФ, в ч. 1 которой говорится о том, что "в качестве переводчика может быть привлечено любое не заинтересованное в исходе дела совершеннолетнее лицо, владеющее языками или навыками сурдоперевода (понимающее знаки немого или глухого), необходимыми для перевода или сурдоперевода при производстве по делу об административном правонарушении". Фактически речь идет об унификации законодательства в отношении участия переводчика в различных процессуальных или административных действиях, тем более что исполнительное производство, по нашему мнению, все-таки относится именно к системе административных правоотношений.
Если Закон, строго следуя в общем русле процессуального права России, в целом устанавливает правоспособность переводчика при совершении исполнительных действий, то о его дееспособности он не говорит ни слова. Однако (и это очевидно) субъект правоотношений, имеющий закрепленную в законодательном порядке правоспособность, не может не иметь дееспособности, узаконенной аналогичным образом.
Разработчики проекта Федерального закона "О внесении изменений в Федеральный закон "Об исполнительном производстве", принятого во втором чтении Государственной Думой, частично уже реализовали высказанное выше предложение, дополнив п. 1 ст. 47 Закона соответствующими положениями, заимствованными из КоАП РФ. Однако, на наш взгляд, предлагаемая новелла не в полном объеме институирует правовой статус переводчика в исполнительном производстве. Естественно, предлагаемая нами норма вряд ли войдет в текст законопроекта, поэтому хотелось бы надеяться, что это предложение будет учтено разработчиками Исполнительного кодекса РФ.
Учитывая, что предметом исполнительного производства является исполнение судебного решения или акта какого-либо другого уполномоченного органа, в порядке аналогии, по нашему мнению, следует применять соответствующие нормы гражданского процессуального законодательства. Дееспособность переводчика в гражданском судопроизводстве достаточно полно раскрыта в ст. 162 ГПК РФ, положениями которой определен его круг прав и обязанностей. В частности, в соответствии с ч. 2 ст. 162 переводчик обязан "переводить объяснения, показания, заявления лиц, не владеющих языком, на котором ведется судопроизводство, а лицам, не владеющим языком, на котором ведется судопроизводство, - содержание имеющихся в деле объяснений, показаний, заявлений лиц, участвующих в деле, свидетелей и оглашаемых документов, аудиозаписей, заключений экспертов, консультаций и пояснений специалистов, распоряжений председательствующего, определения или решения суда".
Часть 3 этой статьи определяет его права: "Переводчик вправе задавать присутствующим при переводе участникам процесса вопросы для уточнения перевода, знакомиться с протоколом судебного заседания или отдельного процессуального действия и делать замечания по поводу правильности перевода, подлежащие занесению в протокол судебного заседания". Данные законоположения мы можем взять за основу при определении дееспособности переводчика в исполнительном производстве.
Естественно, исполнительное производство как разновидность административной деятельности по своему содержанию, задачам и назначению не требует столь детальной регламентации дееспособности переводчика, как в отраслевом процессуальном законе, регламентирующем действия судебных органов при отправлении ими правосудия по гражданским делам. Тем не менее представляется корректным предложить формулировки прав и обязанностей переводчика как составных частей его дееспособности в исполнительном производстве для последующего включения в текст ст. 38 Закона:
"2.1. При совершении исполнительного действия переводчик вправе:
- задавать присутствующим при переводе участникам исполнительного действия вопросы для уточнения перевода;
- знакомиться с материалами исполнительного производства, относящимися к совершению исполнительного действия, состоявшегося при его участии.
2.2. При совершении исполнительного действия переводчик обязан:
- полно и точно выполнить порученный ему перевод документов исполнительного производства, подлежащих переводу при совершении исполнительного действия;
- переводить объяснения, заявления лиц, не владеющих языком, на котором ведется исполнительное производство, на язык исполнительного производства, а лицам, не владеющим этим языком, - объяснения, заявления, указания лиц, участвующих в совершении исполнительного действия".
Предлагая данную новеллу, следует сразу же оговориться, что якобы введение нового понятия "язык исполнительного производства" на самом деле таковым не является потому, что исполнительное производство объективно не может осуществляться на каком-то ином языке, чем тот, на котором было постановлено решение суда, подлежащее исполнению.
Следовательно, языком исполнительного производства автоматически должен являться язык судопроизводства, юридический статус которого подробно регламентирован ст. 10 Федерального конституционного закона от 31.12.1996 N 1-ФКЗ "О судебной системе Российской Федерации". Поэтому говорить о каком-либо утяжелении терминологии Закона объективно не приходится, хотя разработчикам проекта Исполнительного кодекса РФ можно было бы и порекомендовать ввести соответствующую статью в структуру законопроекта.
Находящийся на рассмотрении в Государственной Думе проект Федерального закона "О внесении изменений в Федеральный закон "Об исполнительном производстве" в вопросе определения дееспособности переводчика ничем принципиально не отличается от ныне действующей редакции Закона, поэтому не улучшает применяемые сейчас нормы. Дальнейшее совершенствование правового регулирования этого вопроса, видимо, будет осуществляться в процессе разработки и принятия Исполнительного кодекса РФ.
Третьим элементом правосубъектности, как известно, является деликтоспособность, под которой в теории права понимается обязанность понести неблагоприятные последствия в случае недобросовестной реализации субъектом своей дееспособности. В ч. 4 ст. 38 Закона деликтоспособность переводчика определяется следующим образом: "В случае заведомо неправильного перевода переводчик несет ответственность, установленную федеральным законом, о чем он предупреждается судебным приставом-исполнителем". О какой именно ответственности идет речь, в чем заключается диспозиция и санкция отсылочной нормы, - эти вопросы для нас остаются загадкой.
Дело в том, что уголовный закон (ст. 307 УК РФ) устанавливает ответственность исключительно за "заведомо неправильный перевод в суде или во время предварительного расследования", а о совершении исполнительных действий нет ни слова. Следовательно, уголовная репрессия в этом случае неприменима. Что же касается административной ответственности, о применении мер которой по отношению к переводчику, в принципе, может идти речь в порядке нормы примечания к ст. 2.4 КоАП РФ, то и она остается лишь гипотетической, поскольку подобного состава административного правонарушения в тексте отраслевого закона также нет. Следовательно, норма ч. 4 ст. 38 Закона представляет собой юридическую фикцию, не подкрепленную никакими иными законоположениями, обеспечивающими применение к переводчику мер ответственности, что в принципе не может считаться сколько-нибудь приемлемым с позиции законотворчества и юридической техники. А по большому счету данная ситуация представляет собой юридический нонсенс: о какой ответственности может идти речь, если законодательно не определены условия ее наступления и мера наказания?
Следует отметить, что аналогичная ситуация складывается вокруг деликтоспособности переводчика в случае его участия в рассмотрении дел об административных правонарушениях (ч. 5 ст. 25.10 КоАП РФ), когда в отношении него законодательно устанавливается возможность применения мер ответственности, "установленных настоящим Кодексом", но сами эти меры законодателем, увы, в главах 5 - 21 КоАП РФ так и не определяются.
Похоже, что полная безответственность переводчика как в сфере административной юрисдикции, так и в исполнительном производстве является объективной реальностью при реализации на практике федеральными органами исполнительной власти и их территориальными подразделениями своих полномочий. Поэтому именно принятие Исполнительного кодекса РФ может исправить положение.
Новеллу о применении к переводчику мер административной ответственности за неправильный перевод по аналогии с КоАП РФ несет в себе предлагаемая проектом Федерального закона "О внесении изменений в Федеральный закон "Об исполнительном производстве" ч. 4 ст. 47. Но это не меняет, в принципе, описанную выше ситуацию. В связи с этим полагаем, что в рамках действующего ныне законодательства в отношении переводчика, заведомо неправильно осуществившего перевод, могут быть применены более серьезные меры ответственности.
С нашей точки зрения, переводчик за заведомо неправильный перевод должен нести уголовную ответственность, поскольку УК РФ предусматривает ответственность за подобные деяния перед лицом суда или во время предварительного расследования, т.е. тогда, когда они могут спровоцировать вынесение неправосудного решения, что, собственно, и образует состав преступления против правосудия.
В нашем случае речь идет о законном исполнении судебного решения, т.е. нормативного акта судебной власти, имеющего общеобязательную силу. Осознанное и активное противодействие применению и исполнению этого акта также является преступлением против правосудия. Следовательно, оба деяния имеют общую юридическую природу, а поэтому должны иметь равную меру ответственности за их совершение.
В этой связи ч. 4 ст. 38 Закона предлагается изложить в следующей редакции: "Судебный пристав-исполнитель под подписку разъясняет переводчику, что за осуществление заведомо неправильного перевода он несет ответственность, установленную Уголовным кодексом Российской Федерации".
Хотелось бы остановиться также на проблеме порядка вовлечения переводчика в процедуру совершения исполнительных действий. Закон указывает, что инициатива его назначения должна исходить от стороны или сторон, нуждающихся в его лингвистической помощи (ч. 1 ст. 38). Следовательно, судебный пристав-исполнитель обязан допустить переводчика к участию в совершении исполнительных действий, выполнив предварительно требования ч. 1 ст. 43 Закона. Для этого он должен в соответствии с ч. 2 ст. 38 предоставить конкретному лицу, нуждающемуся в помощи переводчика, срок для того, чтобы найти и пригласить переводчика. Ныне действующая редакция Закона не определяет предельной продолжительности данного срока, что объективно может привести к умышленному затягиванию исполнения судебного решения.
На наш взгляд, максимальная продолжительность этого срока должна быть законодательно определена в 3 дня. Как показывает практика, этого времени заинтересованной стороне вполне достаточно, чтобы найти достойную кандидатуру переводчика и получить согласие на его участие в совершении исполнительных действий.
Таким образом, предлагаем первое предложение ч. 2 ст. 38 Закона изложить в следующей редакции: "Лицу, которому необходимы услуги переводчика, предоставляется срок для его приглашения, но не более 3 суток". Полагаем, это повысит активность заинтересованной стороны в реализации предоставленного ей законом права.
Если заинтересованная сторона не в состоянии реализовать это право самостоятельно, судебный пристав-исполнитель в соответствии с ч. 2 ст. 38 Закона должен назначить переводчика своим постановлением. Однако при этом Закон не определяет, чем должен руководствоваться судебный пристав-исполнитель, вынося такое постановление. По аналогии со сложившейся в отечественном процессуальном законодательстве традицией это может быть внутреннее убеждение или личное усмотрение должностного лица (применительно к терминологии исполнительного производства последняя формулировка нам кажется наиболее приемлемой).
Поэтому, полагаем, будет вполне корректно изложить второе предложение ч. 2 ст. 38 Закона в следующей редакции: "В случае, если указанное лицо не обеспечит участие переводчика в установленный судебным приставом-исполнителем срок, переводчик может быть назначен постановлением судебного пристава-исполнителя по его личному усмотрению". Думается, такая формулировка нормы станет способствовать повышению ответственности судебных приставов-исполнителей за выносимые ими решения.
Говоря об объеме участия переводчика в конкретном исполнительном производстве, следует отметить, что законодатель весьма грамотно решил вопрос его неопределенности, указав на то, что переводчик не принимает участия, а только присутствует при совершении отдельных исполнительных действий.
В соответствии с ч. 3 ст. 38 Закона переводчик имеет право на вознаграждение за выполненную работу. Однако данная формулировка представляется нам не вполне корректной с точки зрения норм гражданского законодательства. В отечественном гражданском праве понятием "работа" охватывается деятельность, направленная на изготовление или переработку (обработку) вещи (ст. 703 ГК РФ), т.е. имеющая материальный (овеществленный) результат. В связи с этим в контексте рассматриваемой нормы более правильным будет применение такого понятия, как "услуга", т.е. деятельность в интересах заказчика, не имеющая овеществленного результата (ст. 779 ГК РФ).
Исходя из этого, первое предложение ч. 3 ст. 38 Закона предлагаем изложить в следующей редакции: "Переводчик имеет право на вознаграждение за оказанные им услуги".
Вопрос о выплате вознаграждения переводчику за его участие в совершении исполнительных действий Законом также решен наполовину. Второе предложение ч. 3 ст. 38 Закона устанавливает источник средств для выплаты этого вознаграждения. Это расходы по совершению исполнительных действий, взыскиваемые, согласно ч. 6 ст. 46 Закона, с должника. При этом Закон не определяет порядок исчисления размера вознаграждения.
Однако, поскольку в Законе не указан порядок определения суммы вознаграждения переводчика, определить общий размер расходов по совершению исполнительных действий невозможно. Это обстоятельство может явиться питательной средой для волюнтаризма должностных лиц ФССП России при определении конечной суммы расходов исходя из субъективного их отношения к должнику.
Полагаем, в этом случае может применяться порядок, аналогичный тому, который существует в уголовном судопроизводстве, поскольку и там возможно назначение переводчика к участию в предварительном расследовании на основании постановления должностного лица того или иного правоохранительного органа. Источником права, регулирующего отношения между переводчиком и органом охраны правопорядка, в этом случае выступает Инструкция о порядке и размерах возмещения расходов и выплаты вознаграждения лицам в связи с их вызовом в органы дознания, предварительного следствия, прокуратуру или в суд, утвержденная Постановлением Совета Министров РСФСР от 14.07.1990 N 245 (в ред. Постановлений Правительства РФ от 02.03.1993 N 187, от 04.03.2003 N 140), п. 9 которой определяет, что выплата вознаграждения переводчику осуществляется согласно заключенному договору.
Полагаем, можно поставить вопрос о новой редакции второго предложения ч. 3 ст. 38 Закона: "Выплаченное ему вознаграждение согласно заключенному договору относится к расходам по совершению исполнительных действий".
При такой формулировке регулирования размера вознаграждения переводчика включаются гражданско-правовые механизмы, исключающие возможность вмешательства судебного пристава-исполнителя в реализацию заинтересованной стороной своего конституционного права на выбор языка общения, что будет способствовать повышению общего уровня соблюдения законности должностными лицами ФССП России.
Полагаем, в Исполнительном кодексе РФ статья "Участие в исполнительном производстве переводчика" должна содержать следующие новеллы:
1. При совершении исполнительных действий стороны могут пригласить переводчика. Переводчиком может быть любой дееспособный гражданин, достигший возраста 18 лет, лично не заинтересованный в результатах исполнительного производства, владеющий языками, знание которых необходимо для перевода в объеме, достаточном для производства указанных исполнительных действий.
2. Лицу, которому необходимы услуги переводчика, предоставляется срок для его приглашения, но не более 3 суток. В случае, если указанное лицо не обеспечит участие переводчика в установленный судебным приставом-исполнителем срок, переводчик может быть назначен постановлением судебного пристава-исполнителя по его личному усмотрению.
3. При совершении исполнительного действия переводчик вправе:
- задавать присутствующим при переводе участникам исполнительного действия вопросы для уточнения перевода;
- знакомиться с материалами исполнительного производства, относящимися к совершению исполнительного действия, состоявшегося при его участии.
4. При совершении исполнительного действия переводчик обязан:
- полно и точно выполнить порученный ему перевод документов исполнительного производства, подлежащих переводу при совершении исполнительного действия;
- переводить объяснения, заявления лиц, не владеющих языком, на котором ведется исполнительное производство, на язык исполнительного производства, а лицам, не владеющим этим языком, - объяснения, заявления, указания лиц, участвующих в совершении исполнительного действия.
5. Переводчик имеет право на вознаграждение за оказанные им услуги. Выплаченное ему вознаграждение согласно заключенному договору относится к расходам по совершению исполнительных действий.
6. Судебный пристав-исполнитель под подписку разъясняет переводчику, что за осуществление заведомо неправильного перевода он несет ответственность, установленную Уголовным кодексом Российской Федерации.